Она спала на моей руке и была самой красивой в мире. Рука давно затекла и посинела, но разве это важнее её закрытых глаз? Она выдыхала тепло на мои ладони. Я поедал глазами проступающие косточки на её шее. Я касался губами её плеч, но только самыми нежными. Самыми аккуратными, лишь бы не проснулась. Лишь бы оставалась в моих объятиях ещё чуть-чуть.
Она спала на моей руке именно так, как я представлял себе счастье — молчаливое, бледное и вкусно пахнущее. Я любил её в эти секунды не сердцем, но готовностью отдать за неё жизнь. Я был всемогущ, когда она дрыхла рядом. Спи. Оставайся на моей левой всю жизнь.
Я не знаю, может, это всё твой дурацкий голос и глупое радио в машине. Может, я по-крупному оплошал. Ну, типа старался, как мог, но снова себе наврал. Ну, типа перебрал. Я то и дело вляпываюсь по полной и не торможу перед кирпичной стеной. Перед стеклянной. Перед железной. Перед бетонной тоже. Я ведь самый больной. Самый открытый, размотанный и потому уязвимый. И потому неуязвимый. Меня невозможно любить за деньги и славу. Целуй и прячься в мои карманы.
Мне плевать на твои заспанные глаза и неровный педикюр. Ты можешь не чистить зубы, не подкалывать губы и ходить в пижаме всегда. Ты как линия между небом и морем, как самая яркая вспышка, и я ослеп. Ты снесла меня, как ветер сносит города.
Она лежала на моей руке — худая, без груди, небритая между ног, но такая любимая. Такая моя.
