В преддверии концерта в ЦДХ Екатерина Шилоносова и Евгений Горбунов рассказали нам о таком необычном выборе площадке для концерта, а также о подходе к своей музыке в целом.
— Расскажите о предстоящей презентации, почему выбрали ЦДХ? Довольно необычное место.
Женя: Мы все время находимся в слишком тесном кругу. Музыкальные концерты современных независимых групп проходят в одних и тех же местах, и все это похоже на институтские посиделки, не очень серьезные что ли. По моим ощущениям, ценность самих концертов стала чуть ниже в последнее время. Приходишь, встаешь за бар, что-то пьешь, чтобы не было сильно серьезно и, может быть, скучно. И тут какой-нибудь человек в пиджаке, пришедший с работы из офиса, начинает как-то странно танцевать. Все смущаются вокруг, не хотят себя с ним ассоциировать, сторонятся. И каждому по-своему вроде классно, а вроде и нет. Когда ты сидишь в зале, вообще никаких вопросов нет! Тебе не надо идти в бар, не надо обращать внимание на то, кто как сидит, ты просто слушаешь музыку. Погружаешься. Когда-нибудь потом устроим обычный концерт.
— То есть, вам захотелось серьезности?
Женя: Нет, дело не в серьезности.
Катя: Хотелось, чтобы люди имели возможность просто послушать песни, не испытывая никакого дискомфорта. Я, например, иногда прихожу на концерт, в какой-то момент мне надоедает стоять, и я думаю: «вот бы сесть!». А тут просто приходишь, сидишь и слушаешь музыку, и больше не надо ни о чем думать.
— Под вашу музыку могут захотеть попрыгать и побегать. Что будет в ЦДХ?
Катя: Мне кажется, если кто-то попрыгает в ЦДХ, никто ему ничего не скажет. Можно попрыгать и на сидении, это будет даже смешно (смеется).
— За это могут и наказать. Почему альбом русскоязычный?
Женя: Потому что сейчас преобладают идеи, которые лучше высказывать на русском языке. Да и музыка стала больше использовать какой-то российский бэкграунд, русскую культуру и музыкантов, например: советский рок 80-х или авангард в 20-е годы.
— В одном из своих интервью вы сказали: «любовь к себе – ненависть к родине, любовь к родине – ненависть к себе», что имелось в виду?
Женя: Если вы живете в России, то должны это понимать. Мы просто чувствуем вещи, которые происходят, и не можем на них не реагировать. Даже если не хотим, и делаем вид, что не реагируем, мы все равно на них реагируем.
— Это будет проявляться в ваших текстах или в музыке?
Женя: Это не прогнозируемо. Как пойдет. Творчество ведь не обязательно должно следовать какой-то программе и придерживаться неких схем. Они, конечно, есть, но об этом никто не должен знать, иначе это то же самое, что рассказывать всем, какого цвета на тебе трусы.
— Сколько существует уже ваша группа? Вы нашли себя или все еще находитесь в поиске?
Женя: Нашей группе 4 года. Играем мы давно. Тогда нам казалось, что мы нашли уже себя, но оказалось, что нет. Нашли только сейчас. Через год мы опять скажем, что что-то нашли.
— Тогда что вы представляете собой сейчас? Имеется в виду жанровое и музыкальное направление.
Женя: Не знаю. Мы придерживаемся мнения, что все это надо назвать поп-музыкой и не морочить людям голову.
— А как же альтернативный, гаражный рок?
Женя: Нет никакого рока (смеется). Просто он всегда был поп-музыкой тоже.
— То есть, вы согласны поставить вас в один ряд с группой «ВИА Гра»?
Женя: Нет. Хотя если очень захотят, пусть постоят рядом (смеется). Поп-музыка, значит, популярная, ясная и простая. Мне не хочется, чтобы вокруг нас была тусовка таких групп, как мы, которые будут говорить: «вот мы с ребятами вместе делаем одно общее дело как хардкор-тусовка». В этом нет ничего плохого, но мы за индивидуализм.
Катя: Женя просто из тех людей, которые хотят играть поп-музыку, но при этом не хотят общаться с людьми (смеется). Довольно странное сочетание.
Женя: Я за то, чтобы каждая группа или артист имели что-то индивидуальное и объединялись не по жанровым признакам, а по каким-то принципам и идеям. В любом случае, ты чему-то учишься у своих соратников и иногда что-то даже воруешь (улыбается). Но это все равно встраивается в твою систему координат. Потому что ты, как творец, должен создавать что-то новое, иначе какой смысл?
Катя: Человек сам наделяет все смыслом, если ему хочется, а вообще все бессмысленно.
— В итоге вы думаете только о творчестве, и у вас нет мыслей о Грэмми (как вариант)? Играете только для своей аудитории, которая была когда-то сформирована?
Женя:Мы вообще не нацелены на то, чтобы играть для какой-то определенной аудитории.
— Тогда для кого?
Женя: Это скорее какая-то необходимость. Ты делаешь что-то, а все остальное можно назвать побочным эффектом. Просто приходится играть людям и иметь дело с такой системой, что ты – группа, ты играешь на сцене, у тебя есть слушатели, некоторые ходят чаще других. А основную функцию можно сравнить с броуновским движением, или с жизнью амёб или инфузорий-туфелек, одна амеба поактивнее, другая не такая активная. Что-то выходит из этого. Мы стараемся не нацеливаться на людей, хотим куда-то за пределы общества эту энергию выбрасывать, потому что люди абсолютно неблагодарные существа. Перед ними не нужно распинаться. Все всегда фигачат в космос. Либо туда, либо ты становишься каким-то неконфликтным, и твою музыку начинают включать в кафе.
— Это плохо?
Женя: Я бы не хотел, чтобы мою музыку включали в кафе. Потому что есть опасность стать слишком удобным для всех.
— Что в этом плохого?
Женя: В этом плохо абсолютно все. Музыка должна быть конфликтной, в принципе. Есть искусство, а есть ремесленничество.
Катя: Например, музыку, которую я слушаю в последнее время, невозможно слушать фоном, она требует наивысшей концентрации внимания. Или если ты слушаешь любую академическую современную музыку, я не могу себе представить, что под нее можно читать, писать, да даже Фейсбук проверять. Это просто невозможно. Потому что она как преднапряженная бетонная конструкция.
— То есть, например, если вдруг ваша группа станет как Muse по популярности, неужели вы будете не рады?
Женя: Мы будем очень рады!
— Но их ведь тоже ставят в кафе.
Катя: Прошло очень много времени, прежде чем их начали ставить в кафе. Многие великие группы изначально были неудобными для общественности. Например, группа Nirvana — сейчас классика, но в начале она транслировала полный нонконформизм. У них был потенциал, самобытность, хуковые песни и максимальная включенность в окружающую действительность, поэтому все сработало. И Курт вроде как обрадовался, а вроде бы и не очень. Это уже и не важно, важно то, что произошел перелом. Но это не означает, что все группы, в которых есть внутренний конфликт, которые несут в себе неудобство для остальных, станут популярными. В общем, удобство — это стагнация, в этом нет никакого развития.
Женя: Мы бы, естественно, хотели стать мега популярной группой, играть на стадионах. Но мы бы играли на них совсем не то, что играют другие группы. Потому что мы не хотим такую музыку вообще нести в мир, в ней нет никакого смысла. Она есть уже давно, всем понятна от и до.
— В какой музыке есть смысл, по-вашему?
Женя: В новой.
— Ранее вы сказали, что стараетесь, чтобы все было понятно и просто.
Женя: Да, но у нас есть определенные, культивируемые нами атмосферы, какой-то набор образов, который нам кажется удачным для сегодняшнего момента. И мы его пытаемся передавать наиболее выразительно. Надеюсь, что со временем мы все это разовьем в собственный музыкальный язык, и это будет иметь еще больше смысла.
— А что такое собственный музыкальный язык? Это какой-то особенный жанр?
Женя: Наш приятель Игорь Максимильян как-то сказал, что лучше всего, когда каждый альбом создан в новом жанре. Я за разнообразие идей, смыслов, вариаций.
— Вы плотно гастролируете?
Катя: Сейчас вообще нет, потому что мы переделали целиком всю программу, и это будет первая презентация материала. Мы в Питере кое-что сыграли, это был такой генеральный прогон.
— Значит, презентация в ЦДХ — большой эксперимент?
Женя: Скорее просто концерт. Мы же знаем, что в итоге должно получиться. Если бы не знали, то это был бы эксперимент.
— Какие цели группа ставит перед собой на 2016 год? Я понимаю, что творческие люди не планируют.
Женя: Почему, еще как планируют. На самом деле, творческие люди, которые вообще ничего не планируют, в итоге ничего и никогда не заканчивают. Планы такие: нам нужно сделать альбом, и он будет классный, и заодно начать делать второй альбом, он будет еще лучше. И еще какие-то вещи, которые выходят за рамки группы, например, что-то вроде радиопостановки хочется сделать.
— Это что такое?
Женя: Раньше, например, были пластинки со сказками, включил и улетел. Или аудиокниги в виде радиопостановок, когда по радио читают роман с музыкой или инсценировкой. И мы хотим сделать что-то такое, только свое, и со своей шизой.
— Это интересно. И напоследок наш традиционный вопрос: каков ваш взгляд на повседневную жизнь?
Женя: Меня лично очень вдохновляет абсурд, который вокруг творится. Когда ты смотришь новости, сразу можно 10 песен написать. Нелогичность бытия в российской действительности.
Катя: Все бессмысленно. Многие неправильно это понимают, думая, что это очень пессимистичный взгляд на вещи. Надо понимать, что единственный, кто что-то может наделить смыслом и делать что-то классно — это ты сам. И надо делать так, чтобы было интересно тебе самому, вне зависимости от того, что вокруг происходит. Наделять смыслом штуки, которые тебе нравятся. В космических масштабах любой пук, который происходит у нас на планете, не значит вообще ничего. После этой мысли начинаешь очень просто относиться практически ко всему. Проблемы, на самом деле, существуют только в той плоскости, где ты их называешь проблемами. Если ты им не даешь такой оценки, то они теряют важность и перестают существовать. Почему все бессмысленно и лучше ничему не давать оценку важности? Потому что тогда не существует ни проблем, ни каких-то явных взлетов и падений, а это просто информация, которую ты получаешь. Просто хаос. В общем, я предлагаю ничему не придавать значения, кроме нашего концерта в ЦДХ (смеется). И жить спокойно в ожидании 18 февраля.
