Музыкант, актер, телеведущий, лидер группы «Несчастный случай» откровенно рассказывает о музыке, телеиндустрии и мудрости в воспитании детей в нашем свежем интервью.
— Алексей, мой первый вопрос связан с концертами – питерским и московским. Расскажите о концепции, идее, почему они так называются – халатными?
— Мы это все придумали уже давным-давно, лет 15 назад, и очень активно играли тогда, кстати, начали как раз на площадке ЦДХ, потом нам надоело, и мы лет на 10 примерно эту историю отложили, а года 2 назад возродили «халатные» концерты и просто упиваемся тем, что получается, потому что этот формат невероятно востребован. Вообще, востребованы «квартирники». Но в случае «халатных» концертов, мне кажется, «квартирник» самый адекватный концерт, перенесенный на сцену.
Чего мне не хватает в «псевдоквартирниках», которые устраиваются по всему миру? Когда ты поешь в квартире у себя дома или в гостях, вокруг происходят сотни вещей, люди едят, пьют, входят и выходят, просят ту или иную песню. Самая обожаемая мною вещь: когда ты поешь самую задушевную песню, от которой все плачут, и в этот момент прямо у тебя под носом режут пирог. Ну а где его еще резать? Это правильно. И вот, мы такую атмосферу, обстановку перенесли на сцену. У нас стоит накрытый стол в декорации квартиры. Декорация квартиры — это общая локация, в которой основное место должен занимать накрытый стол, вокруг которого все и происходит. В наших концертах это именно так. И плюс мы приглашаем зрителей за этот стол и они, сменяя друг друга, проходят в течение концерта по 2 — 3 человека. 25 песен, считайте человек 60 проходят сквозь сцену. Им это тоже очень интересно, потому что они таким образом видят изнанку процесса. Не закулисье, конечно, но они попадают в звуковую и световую ситуацию музыкантов, видят по другую сторону рампы.
Они смотрят в зал, они слышат, как мы это слышим во время концерта на сцене. Мы убедились по сыгранным десяткам «халатников», что людей это очень привлекает. Знатоки нашего жанра уже приходят со своими закусками. На столе стоят настоящие наливки, закуски, водки, коньяки, чай, кофе. Все выпивают, закусывают, чокаются с нами. И как-то это душевно происходит. Знающие люди приходят с домашними пирожными, пирожками. Женщины в бигуди, в халатиках. Люди переодеваются в ЦДХ в туалете в халаты, пижамы, шлепанцы и в таком виде идут в зал. Это, конечно, совершенно очаровательно. В ТЮЗе Брянцевском в Санкт-Петербурге, я уверен, будет то же самое.
— Что касается музыкальной программы, что меняется, будет ли что-то новое в этом году?
— Меняется, естественно, мы играем очень много. Поскольку мы играем подряд несколько концертов — в Москве 3, в Питере 2, то за два дня песен 30 разных, понятно, что несколько песен перекочевывают из одного вечера в другой, потому что людей нельзя лишить каких-то любимых песен, а вот все, что мы добавляем в концерт по своему желанию (более экзотическое, менее популярное, совсем недавно написанное, что еще не стало известным), это мы варьируем, один день одно, другой — другое.
— Напомните нашим читателям, в каких числах у вас будут концерты?
— 1,2,3 апреля в Москве в ЦДХ на Крымском валу, 8,9 апреля Санкт-Петербург, Театр Юного зрителя им Брянцева.
— В конце прошлого года у вас открылась собственная школа творчества..
— Да, в сентябре.
— Очень интересно, почему вы решили создать именно детский центр? Некоторые открывают курсы повышения квалификации для артистов или продюсерские центры.
— Потому что с детьми интереснее и приятнее всего возиться. Со взрослыми легче, но с детьми правильнее и перспективнее. Из любого ребенка может вырасти большой артист, который по-настоящему обогатит сокровищницу человеческого искусства. Очень этого хотелось бы. Я понимаю, что можно развлекать скучающих мамочек и папочек, но это делается так, just for fun. Понятно, что мы не увидим их ни на эстраде, ни на театральных подмостках. А вот детишки могут зацепиться, кто-то вырастет в большого артиста, автора, певца. При том, что я хочу сказать, что не именно эту цель мы преследуем. Цель – дать детям возможность расти максимально гармоничными личностями, уметь одинаково хорошо говорить, петь, двигаться, держаться в обществе, беседовать с оппонентом, с большой аудиторией. Держать внимание аудитории. Я сейчас говорю банальные истины, но актерское мастерство – это в принципе вещь, которая совершенно необходима в любом бизнесе, кроме криминального, (смеётся) хотя и в нем тоже. Не говоря уже о профессиях юристов и вообще любых демагогов и людей, которых хотят вести за собой народ.
— Интересный подход в том, что ребенок не выбирает что-то одно, он идет именно в 3-х направлениях сразу. Это довольно сложно. Что если ученику что-то одно будет лучше даваться?
— Вы знаете, во-первых, это триединство – основа современного театра и кино, любой успешный современный актер одинаково хорошо танцует, поет и говорит. Даже если он не артист мюзиклов, например. Первый, кто приходит на ум, Юэн МакГрегор, который сыграл в «Trainspotting», он там не танцевал и не пел, а потом появляется в «Moulin Rouge» и выясняется, что он блистательно танцует и поет. А потом играет в «Звездных войнах» и опять не поет и не танцует. Но в артисте это должно быть, на мой взгляд.
— Правильно я понимаю, что у вас проходят предварительные прослушивания для принятия в школу? Бывает ли такое, что взяли ребенка из-за амбиций родителей, которые хотят, чтобы он в этой школе учился, а ребенок не может, не хочет?
— Вы знаете, у нас происходит некий отсев в течение обучения. Мы существуем около полугода, поэтому трудно привести статистику, но за эти полгода от нас ушли человек 10 и столько же пришли уже в течение учебного семестра. Из 10 человек пятеро ушли потому, что не выдержали транспортные нагрузки (у нас были ребята, которые ездили по 2 часа на занятия в одну сторону), и человек пять ушли, потому что или не справлялись с нагрузками в школе, или поведение было совершенно не примерное. Такое бывает.
— Строгий ли отбор учащихся?
— Он не очень строгий. Понимаете, завинчивать гайки, устраивать очень жесткий отбор при приеме мы сможем, когда у нас будет конкурс по несколько кандидатур на место. Пока у нас конкурса нет. Мы только-только начали, и нам очень важно, чтобы школа была заполнена, потому что школа коммерческая в полном смысле слова. У нас нет ни малейшей дотации со стороны государства и каких-либо сторонних организаций. Мы живем только на то, что приходит от родителей учащихся. Поэтому мы не можем крутить носом и говорить: «Знаете, ваш ребенок плохо танцует, поэтому мы его не возьмем». Если он хорошо поет, уже «милости просим» (смеется). И потом, мы не ставим задачу из каждого сделать равносторонний треугольник. Кто-то будет лучше как актер, кто-то – как певец, кто-то – как танцор.
— А сложно ли было договориться, подобрать звездный преподавательский состав?
— Договориться было не сложно. Педагоги-мастера, возглавляющие направления, появляются в школе раз в полгода (в отличие от меня). Они привели своих педагогов, тех людей, которых отобрали, которых знают и полностью доверяют. Равно как и я не преподаю вокал, у меня нет музыкального образования. Я могу только курировать это направление, смотреть, что получается, говорить: «Это мне нравится, а это не очень, давайте подтянем у ребят ритмику», а занимаются этим профессионалы с дипломами о высшем музыкально-педагогическом образовании. Я только могу педагогам сказать: «Ребята, мне кажется, здесь надо доработать». Пока, тфу-тьфу-тьфу, ничего подобного говорить не приходилось. Пока все идет хорошо.
— Расскажите еще об одной стороне вашего творчества – карьере телеведущего. Вы ведь стояли у истоков перестроечного телевидения. Чем сейчас занимаетесь и что можете сказать о том, что телевидение уходит на второй план, особенно у молодежи?
— Нет, и слава Богу. Жаль, конечно, что на смену телевидению приходит не что-то более здоровое, на мой взгляд, а даже менее, но я занимаюсь только теми программами, которые мне действительно интересны и полезны. У меня за последнее время было 3 телевизионных проекта. Два из них закрылись, а один здравствует. Было «Доброе дело» на канале «Че» — абсолютно позитивная программа. Хотя на «Че» она и закрылась из-за сложных пертурбаций с руководством канала, но тем не менее очень много таких сюжетов стало появляться и на федеральных каналах в том числе, а еще пару лет назад был абсолютный провал – показывали только негатив. Сейчас начали показывать позитив, и я надеюсь, что наша программа на «Че» какую-то маленькую роль сыграла. Затем был «Салтыков-Щедрин шоу», такое социально-сатирическое шоу. Мне очень нравилось этим заниматься, но оно, к сожалению, закрылось из-за болезни Михаила Николаевича Задорнова. Мы сочли, что неэтично было бы продолжать эту программу без него. Он в больнице, мы очень надеемся, что он вернется к нам, в общем, посмотрим, пока она на паузе.
Снимаем мы с огромным удовольствием программу «Устами младенца», мне это очень нравится, потому что… Знаете, эта программа никогда не станет хитовой, гипер-рейтинговой программой, но она милая, очень симпатичная и в том месте, где она стоит в утреннем субботнем эфире, – это самое милое дело. Поскольку я ранняя пташка, у экрана могу оказаться в 9 утра, так как именно в это время я собираюсь куда-нибудь ехать. Я с таким удовольствием даже сам на себя смотрю, то есть, не на себя, а в основном, как детки чего-то щебечут, глупости говорят. Это так прикольно. И поэтому я очень рад, что мне попалось это предложение и очень благодарен за это судьбе, потому что когда работаешь с детьми в кадре, то очищаешь свою карму.
— Раз мы заговорили о детях, есть ли у вас собственные правила воспитания, которые вы используете в своей семье?
— Я с уверенностью могу сказать, что воспитывать можно только своим собственным примером. Все слова, какие-то схемы, правила не работают абсолютно. Только то, что ты делаешь на глазах у своего ребенка, может его воспитать. То, что ты говоришь, если это не подтверждено делом, – это ерунда. Невозможно заставить заниматься спортом ребенка, если сам не занимаешься спортом и так далее. Невозможно заставить читать, если он тебя не видит постоянно с книжкой в руках. Поэтому мы просто живем. И Амина, и я живем на глазах у своих детей. Да, мы делаем им замечания: «Поднимай крышку унитаза, причесывайся после того, как вымыл голову, Афоня, не обманывай, ты не мылся, ты просто облился водой. Не жалуйся, что тебе дали по лбу, и ты дай по лбу». Но не более того, остальное это просто жизнь. Нужно жить достойно, не лгать, не обманывать детей, выполнять свои обещания всегда.
Ни в коем случае нельзя запрещать вещи просто потому, что они тебе не нравятся. Можно я это сделаю? Нет, нельзя. Почему? Ну потому что не надо. На самом деле, ответ «потому что мне лень тебе помочь, проследить, рассказать». Гораздо проще сказать нет. Нельзя, вот поверь мне. Почему я не могу пойти сейчас гулять? Или объясни, или отпусти. Отпустить сложно, потому что надо идти с ним. В этом проблема, мы стараемся ее решать. Я не хочу сказать, что мы безгрешны с женой, отнюдь нет, понятно, что мы совершенно не идеальные родители, но стараемся быть идеальными.
— В осеннем интервью АиФ вы сказали, что рок-н-ролл давно мертв не только в России, но и во всем мире, из-за того, что идея пацифизма умерла. Какие тенденции появляются в современной рок-музыке сейчас, на ваш взгляд, и обновляются ли старички, ищут новые подходы к звуку?
— Да, это все происходит. Но рок-н-ролл утратил свое миссианское значение, он стал еще одним развлекательным жанром. Поэтому, чего бы мы ни делали, старые, новые команды… Я не хочу сказать, что рок-н-ролл мертв, отнюдь, но он, как и театр, и кино, занял нишу, и не главенствующую, а просто какую-то нишу в ряду. Как, например, полнометражное кино, которое стало гораздо менее интересным, чем сериалы. Рок-н-ролл, как и поп-индустрия, уступил визуальным искусствам. Это не моя мысль, но я с ней абсолютно согласен, что мы живем в эпоху великой визуальной революции. Сейчас музыка без визуального сопровождения вообще не воспринимается, не распространяется в Ютюбе. Можно только увидеть, посмотреть музыку. Никто не слушает, все смотрят. Это совершенно другой жанр, в который мы, 33-летняя группа, уже не впишемся и более того, это не нужно.
Понятно, что наша задача достойно дожить, досуществовать, доиграть в своем стиле, в своей парадигме искусства. На мой взгляд, никакого новаторства в музыке не будет, скорее всего, уже никогда. А вот сочетание музыки, слова, изображения – это, конечно, да. Если мы с вами будем смотреть телевизор часами, то увидим миры, которых не существует. Раньше себе невозможно было это представить. Например, «Аватар» – мир достоверный, как твой, которого не существует. Это абсолютная революция, это революционирует сознание человеческое, он начитает абсолютно по-другому мыслить. Мы уже готовы видеть то, чего не бывало никогда, что не создано Богом и природой, а во-вторых, мы готовы в этом направлении мыслить. Все мои дети рисуют уже исключительно какие-то комиксы, почеркушки. Они уже визуалисты, как в рекламном бизнесе называют, вижуалайзеры. Поэтому рок-н-ролл – это прекрасно, но это такая «полумягкая игрушка».
— Остается слушать классиков в этом виде искусства?
— Я не хочу сказать, что не появятся новые совершенно блистательные команды, просто вряд ли это будет что-то революционно новое.
— Может быть, это будет пережито с какими-то визуальными вещами?
— Да, те люди, которые работают в этом направлении, они совершенно блистательны. Я мало интересуюсь этой музыкой, но я знаю, что последний альбом Бейонсе, гениальный по звучанию, весь визуализирован от первой до последней секунды. Я понимаю, это новое, тонкое, умное искусство.
— Напоследок наш традиционный вопрос, каков ваш взгляд на повседневную жизнь?
— Это формула, которую я нашел лет 20 назад и верен ей до сих пор. Звучит она так: «Вставай, скотина, иди работай». Вот, собственно, и все.
— То есть счастье в работе?
— Счастья там нет, жизнь — да. Счастье, когда помирать будем, тогда счастье будем искать. Пока ты что-то делаешь, тебе счастья не надо. Счастье — это состояние покоя. Нижняя точка в сфере, там уже ничего не продуцируется, нирвана.
За предоставленный интерьер выражаем благодарность ресторану «Тинатин».
Фотограф: Дарья Остапова
